"Сочинения Гришковца следовало бы назвать провокационными, поскольку авторы многих (если не большинства) рецензий на его собственные выступления и даже на спектакли, поставленные по его пьесам другими, скоро, порой с первых же слов, отступают от предмета своего повествования и переключаются на собственную судьбу. И дальше пишут о том, что и в их жизни была такая же собака или не собака, но все равно такая же, такая же зима, такие же поездки в Сочи или случаи в аэропорту. Лишь в конце, невесть перед кем - перед Гришковцом ли, перед читателями ли, а может, и перед собственной словоохотливостью - извиняясь, рецензенты на скорую руку признаются в любви к Гришковцу, которого к моменту написания статьи почитают своим если не самым закадычным, то уж точно ближайшим и бесценным другом." - Г. Заславская.

"Сочинения Гришковца следовало бы назвать провокационными, поскольку авторы многих (если не большинства) рецензий на его собственные выступления и даже на спектакли, поставленные по его пьесам другими, скоро, порой с первых же слов, отступают от предмета своего повествования и переключаются на собственную судьбу. И дальше пишут о том, что и в их жизни была такая же собака или не собака, но все равно такая же, такая же зима, такие же поездки в Сочи или случаи в аэропорту. Лишь в конце, невесть перед кем - перед Гришковцом ли, перед читателями ли, а может, и перед собственной словоохотливостью - извиняясь, рецензенты на скорую руку признаются в любви к Гришковцу, которого к моменту написания статьи почитают своим если не самым закадычным, то уж точно ближайшим и бесценным другом." - Г. Заславская.

"Сочинения Гришковца следовало бы назвать провокационными, поскольку авторы многих (если не большинства) рецензий на его собственные выступления и даже на спектакли, поставленные по его пьесам другими, скоро, порой с первых же слов, отступают от предмета своего повествования и переключаются на собственную судьбу. И дальше пишут о том, что и в их жизни была такая же собака или не собака, но все равно такая же, такая же зима, такие же поездки в Сочи или случаи в аэропорту. Лишь в конце, невесть перед кем - перед Гришковцом ли, перед читателями ли, а может, и перед собственной словоохотливостью - извиняясь, рецензенты на скорую руку признаются в любви к Гришковцу, которого к моменту написания статьи почитают своим если не самым закадычным, то уж точно ближайшим и бесценным другом." - Г. Заславская.

«Данная работа посвящена высшим проявлениям водки в нашей культуре, нашем укладе и в личной жизни тех, кто относится к водке и к жизни осмысленно, с уважением и любовью…Водка как нечто большее открывает в человеке потаённые масштабы, высоты и глубины… Разные. Всесторонние…Сидит в человеке демон, выпил он водки — и вылезает из него дьявол. Был в человеке зверь — и превращает водка зверя в чудовище.Но если есть в человеке душа… выпил он водочки — и явилось ему и всем ВЕЛИКОДУШИЕ». (Е. Гришковец)

"Данная работа посвящена высшим проявлениям водки в нашей культуре, нашем укладе и в личной жизни тех, кто относится к водке и к жизни осмысленно, с уважением и любовью… Водка как нечто большее открывает в человеке потаённые масштабы, высоты и глубины… Разные. Всесторонние… Сидит в человеке демон, выпил он водки - и вылезает из него дьявол. Был в человеке зверь - и превращает водка зверя в чудовище. Но если есть в человеке душа… выпил он водочки - и явилось ему и всем великодушие". (Е. Гришковец)

"Я сделал абсолютно новую редакцию текста спектакля "Одновременно". Он будет полностью отличаться и от первоначального текста образца 1999 года, и от того, как я играю этот спектакль сейчас. Текст будет написан не как пьеса, а как просто монолог-рассуждение. В тексте не будет упоминания о сценических образах. Занялся я этой работой по той причине, что Петр Ловыгин задумал сделать фотоиллюстрации к этому тексту. В результате его и моей работы должна получиться красивая книжка, нечто подобное иллюстрированной книге "Дредноуты", но совсем не так. То, что придумал Ловыгин, мне нравится так, что я с удовольствием потратил время на написание этого текста". Евгений Гришковец.

Читая книгу Гришковца, очень легко почувствовать себя автором, человеком, с которым произошло почти то же самое, что и с его героями. Гришковец рассказывает о людях, сыгравших важную роль в его жизни. Какие-то истории, какие-то события - ничего экзотического. Впечатления и переживания, которые много важнее событий. И внимание обращается уже не к героям, а к своей собственной жизни. К себе. "Я ощущаю эту книгу не как сборник отдельных рассказов, а как цельную, хоть и короткую, повесть. Совсем недавно я понял простую вещь… Когда я читаю про чье-то детство или про чью-то юность… Или когда вспоминаю или пишу про свои детство и юность, я всегда чувствую тревогу и грусть безвозвратного. В детстве и юности нет этой тревоги. Юность для юного человека бесконечна, и оценить ее невозможно. А если я вспоминаю юность, значит, я уже понял себя взрослым и оценил то, что закончилось. И значит, то, что я вспоминаю, - это не мемуары. Это то, что во мне осталось неизменным… Имена, события, факты и географические названия реальны. Все остальное - литература…" (Евгений Гришковец).

Читая книгу Гришковца, очень легко почувствовать себя автором, человеком, с которым произошло почти то же самое, что и с его героями. Гришковец рассказывает о людях, сыгравших важную роль в его жизни. Какие-то истории, какие-то события - ничего экзотического. Впечатления и переживания, которые много важнее событий. И внимание обращается уже не к героям, а к своей собственной жизни. К себе."Я ощущаю эту книгу не как сборник отдельных рассказов, а как цельную, хоть и короткую, повесть. Совсем недавно я понял простую вещь… Когда я читаю про чье-то детство или про чью-то юность… Или когда вспоминаю или пишу про свои детство и юность, я всегда чувствую тревогу и грусть безвозвратного. В детстве и юности нет этой тревоги. Юность для юного человека бесконечна, и оценить ее невозможно. А если я вспоминаю юность, значит, я уже понял себя взрослым и оценил то, что закончилось. И значит, то, что я вспоминаю, - это не мемуары. Это то, что во мне осталось неизменным… Имена, события, факты и географические названия реальны. Все остальное - литература…" (Евгений Гришковец).

Читая книгу Гришковца, очень легко почувствовать себя автором, человеком, с которым произошло почти то же самое, что и с его героями. Гришковец рассказывает о людях, сыгравших важную роль в его жизни. Какие-то истории, какие-то события - ничего экзотического. Впечатления и переживания, которые много важнее событий. И внимание обращается уже не к героям, а к своей собственной жизни. К себе. "Я ощущаю эту книгу не как сборник отдельных рассказов, а как цельную, хоть и короткую, повесть. Совсем недавно я понял простую вещь… Когда я читаю про чье-то детство или про чью-то юность… Или когда вспоминаю или пишу про свои детство и юность, я всегда чувствую тревогу и грусть безвозвратного. В детстве и юности нет этой тревоги. Юность для юного человека бесконечна, и оценить ее невозможно. А если я вспоминаю юность, значит, я уже понял себя взрослым и оценил то, что закончилось. И значит, то, что я вспоминаю, - это не мемуары. Это то, что во мне осталось неизменным… Имена, события, факты и географические названия реальны. Все остальное - литература…" (Евгений Гришковец).

Читая книгу Гришковца, очень легко почувствовать себя автором, человеком, с которым произошло почти то же самое, что и с его героями. Гришковец рассказывает о людях, сыгравших важную роль в его жизни. Какие-то истории, какие-то события - ничего экзотического. Впечатления и переживания, которые много важнее событий. И внимание обращается уже не к героям, а к своей собственной жизни. К себе."Я ощущаю эту книгу не как сборник отдельных рассказов, а как цельную, хоть и короткую, повесть. Совсем недавно я понял простую вещь… Когда я читаю про чье-то детство или про чью-то юность… Или когда вспоминаю или пишу про свои детство и юность, я всегда чувствую тревогу и грусть безвозвратного. В детстве и юности нет этой тревоги. Юность для юного человека бесконечна, и оценить ее невозможно. А если я вспоминаю юность, значит, я уже понял себя взрослым и оценил то, что закончилось. И значит, то, что я вспоминаю, - это не мемуары. Это то, что во мне осталось неизменным… Имена, события, факты и географические названия реальны. Все остальное - литература…" (Евгений Гришковец).

Роман называется «Театр отчаяния. Отчаянный театр». Эта объёмная книга написана как биографическая история, но главным героем романа является не человек, или не столько человек, как призвание, движущее и ведущее человека к непонятой человеку цели. (Евгений Гришковец)

"...Я знаю так много умных, сильных, трудолюбивых людей, которые очень сложно живут, которые страдают от одиночества или страдают от неразделенной любви, которые запутались, которые, не желая того, мучают своих близких и сами мучаются. То есть людей, у которых нет внешнего врага, но которые живут очень не просто. Но продолжают жить и продолжают переживать, желать счастья, мучиться, влюбляться, разочаровываться и опять на что-то надеяться. Вот такие люди меня интересуют. Я, наверное, сам такой" Евгений Гришковец

"Роман называется "Театр отчаяния. Отчаянный театр". Эта объёмная книга написана как биографическая история, но главным героем романа является не человек, или не столько человек, как призвание, движущее и ведущее человека к непонятой человеку цели". Евгений Гришковец.

Роман называется "Театр отчаяния. Отчаянный театр". Эта объёмная книга написана как биографическая история, но главным героем романа является не человек, или не столько человек, как призвание, движущее и ведущее человека к непонятой человеку цели. (Евгений Гришковец)

"Роман называется "Театр отчаяния. Отчаянный театр". Эта объёмная книга написана как биографическая история, но главным героем романа является не человек, или не столько человек, как призвание, движущее и ведущее человека к непонятой человеку цели". Евгений Гришковец.