Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время, как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита, и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу. Сборник посвящен изучению послеблокадного момента в культуре и истории, его участники задаются вопросами -- как воспринимался и изображался современниками облик послеблокадного города и повседневная жизнь в этом городе? Как различалось это изображение в цензурной и неподцензурной культуре? Как различалось это изображение в текстах блокадников и тех, кто не был в блокаде? Блокадное после - это субъективно воспринятый пережитый момент и способ его репрезентации, но, также, целый период последствий, целая эпоха: ведь есть способ рассматривать все, что произошло в городе после блокады как ее результат блокады.

Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу. Сборник посвящен изучению послеблокадного времени в культуре и истории, его участники задаются вопросами: как воспринимались и изображались современниками облик послеблокадного города и повседневная жизнь в этом городе? Как различалось это изображение в цензурной и неподцензурной культуре? Как различалось это изображение в текстах блокадников и тех, кто не был в блокаде? Блокадное после — это субъективно воспринятый пережитый момент и способ его репрезентации, но также целый период последствий, целая эпоха: ведь есть способ рассматривать все, что произошло в городе после блокады, как ее результат.

Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу. Сборник посвящен изучению послеблокадного времени в культуре и истории, его участники задаются вопросами: как воспринимались и изображались современниками облик послеблокадного города и повседневная жизнь в этом городе? Как различалось это изображение в цензурной и неподцензурной культуре? Как различалось это изображение в текстах блокадников и тех, кто не был в блокаде? Блокадное после — это субъективно воспринятый пережитый момент и способ его репрезентации, но также целый период последствий, целая эпоха: ведь есть способ рассматривать все, что произошло в городе после блокады, как ее результат.

Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время, как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита, и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу.Сборник посвящен изучению послеблокадного момента в культуре и истории, его участники задаются вопросами – как воспринимался и изображался современниками облик послеблокадного города и повседневная жизнь в этом городе? Как различалось это изображение в цензурной и неподцензурной культуре? Как различалось это изображение в текстах блокадников и тех, кто не был в блокаде?Блокадное после – это субъективно воспринятый пережитый момент и способ его репрезентации, но, также, целый период последствий, целая эпоха: ведь есть способ рассматривать все, что произошло в городе после блокады как ее результат блокады.

Предметом анализа статей настоящего сборника являются нарративы о ленинградской блокаде в том виде, в каком они отражаются в художественных текстах, дневниках, кино, а также в "смежных рядах" - в материалах пропаганды и даже в блокадной сплетне, которая, за отсутствием официальной информации, играла огромную роль в жизни блокадного города. Авторы, руководствующиеся разными методологическими перспективами стремятся показать, по каким законам строятся нарративы о блокаде и какую эволюцию они претерпевают со временем. Сборник предлагает разнообразие дисциплинарных подходов к блокаде: он является плодом совместного труда филологов, историков культуры, социологов и исследователей медиа. Среди героев книги видные интеллектуалы (Лидия Гинзбург, Ольга Фрейденберг), поэты и писатели (Ольга Берггольц, Геннадий Гор, Павел Зальцман), а также простые горожане, чьи блокадные тексты дошли до нашего времени. Изучение всего этого материала позволяет создать объемное впечатление о блокаде как об особого рода экстремальном антропологическом опыте, требующем специфических способов нарративизации. Составители: Барскова П., Николози Р.

Для окончательно свободного и окончательно одинокого "экзистенциального" человека прощение - трудная работа. Трудная не только потому, что допускает лишь одну форму ответственности - перед самим собой, но и потому, что нередко оборачивается виной "прощателя". Эта вина становится единственной, пусть и мучительной основой его существования, источником почти невозможных слов о том, что прощение - и беда, и прельщение, и безумие, и наказание тела, и ложь, и правда, и преступление, и непрощение, в конце концов. Движимая трудной работой прощения проза Полины Барсковой доказывает этими почти невозможными словами, что прощение может быть претворено в последнюю доступную для "экзистенциального" человека форму искусства - искусства смотреть на людей в страшный исторический мелкоскоп и видеть их в огромном, спасающем приближении. 2-е издание, исправленное и дополненное.

Полина Барскова родилась в 1976 году в Ленинграде. Воспитанница литературной студии Вячеслава Лейкина. Первую книгу опубликовала еще школьницей. Окончила филологический факультет Санкт-Петербургского университета и аспирантуру Калифорнийского университета. Лауреат Всесоюзного конкурса молодых поэтов (1991), Сетевого литературного конкурса "ТЕНЕТА" (1998), Малой премии "Москва-транзит" (2005). С 1999 года живет в США, научная работа посвящена русской прозе 1930-х годов (Вагинов, Егунов и другие). Один из составителей антологии новейшей русской поэзии "Девять измерений" (2004). Публиковала также статьи о творчестве Эдуарда Лимонова, Михаила Гронаса и др., переводы из современного американского поэта Ильи Каминского. Выпустила шесть книг стихов.

Новая книга прозы поэта и прозаика Полины Барсковой нетипична - это не стихи и не проза (во всяком случае, не fiction-проза). Сборник ранее не публиковавшихся текстов соединяет эссе, отклики на новейшую русскую литературу, а также интервью, в которых Полина рассказывает о своей исследовательской деятельности, посвященной блокадной культуре, и многом другом. Полина Барскова родилась в Ленинграде, уехала из Петербурга в США, где в аспирантуре университета Калифорнии в Беркли стала заниматься историей культуры Ленинграда в XX веке. Профессор университета Хемпшир-колледж (США). Автор 11 сборников стихов, ее первая книга прозы "Живые картины" была удостоена Премии Андрея Белого.

Новая книга прозы поэта и прозаика Полины Барсковой нетипична - это не стихи и не проза (во всяком случае, не fiction-проза). Сборник ранее не публиковавшихся текстов соединяет эссе, отклики на новейшую русскую литературу, а также интервью, в которых Полина рассказывает о своей исследовательской деятельности, посвященной блокадной культуре, и многом другом..Полина Барскова родилась в Ленинграде, уехала из Петербурга в США, где в аспирантуре университета Калифорнии в Беркли стала заниматься историей культуры Ленинграда в XX веке. Профессор университета Хемпшир-колледж (США). Автор 11 сборников стихов, ее первая книга прозы "Живые картины" была удостоена Премии Андрея Белого..

Полина Барскова — один из самых ярких современных поэтов, лауреат Всесоюзного конкурса молодых поэтов (1991), Сетевого литературного конкурса «ТЕНЕТА» (1998), Малой премии «Москва–транзит» (2005), премии Андрея Белого (2015), лауреат поэтической премии «Anthologia» журнала «Новый мир» (2017). В настоящее время живет в США, преподает русскую литературу. О своей поэзии Барскова говорит так: «Я пытаюсь впитывать всю эту эклектику вокруг меня – славистику, Америку, джаз, кино, океан... Все это должно перемешаться в единственной подвластной мне стихии, стихии русского языка…» Настоящее издание представляет собой наиболее полное на сегодняшний день собрание стихотворений Полины Барсковой.

Разговор о блокадном письме необходим хотя бы для того, чтобы засвидетельствовать: уже во время блокадного бедствия велась огромная, многоцелевая и многожанровая работа словесности по описанию, осознанию, отражению блокадного опыта. Восстанавливая эту работу сегодня, мы обращаемся к задаче создания языка, которым о блокаде может говорить не переживший ее, но отвечающий за нее и не желающий ее полного забвения. Изучая работу блокадных поэтов, мы видим, что они искали язык, который бы утолял боль жертвы истории и запечатлевал историю, пытаясь примирить эти далековатые задачи.

Разговор о блокадном письме необходим хотя бы для того, чтобы засвидетельствовать: уже во время блокадного бедствия велась огромная, многоцелевая и многожанровая работа словесности по описанию, осознанию, отражению блокадного опыта. Восстанавливая эту работу сегодня, мы обращаемся к задаче создания языка, которым о блокаде может говорить не переживший ее, но отвечающий за нее и не желающий ее полного забвения. Изучая работу блокадных поэтов, мы видим, что они искали язык, который бы утолял боль жертвы истории и запечатлевал историю, пытаясь примирить эти далековатые задачи. Книга номинирована на Премию Headliner года 2020. "Седьмая щелочь: тексты и судьбы блокадных поэтов" победила в номинации "Приз критического сообщества" двенадцатой литературной премии "НОС". Критики отметили последовательное и уже не в первый раз обернувшееся удачей стремление выработать язык для разговора о том, о чем, казалось бы, говорить невозможно, отвоевание у официальной риторики права говорить о блокаде и людях блокады, сознательное продолжение традиции, начатой аналитической прозой Лидии Гинзбург. 2-е издание, исправленное.

Разговор о блокадном письме необходим хотя бы доя того, чтобы засвидетельствовать: уже во время блокадного бедствия велась огромная, многоцелевая и многожанровая работа словесности по описанию, осознанию, отражению блокадного опыта. Восстанавливая эту работу сегодня, мы обращаемся к задаче создания языка, которым о блокаде может говорить не переживший ее, но отвечающий за нее и не желающий ее полного забвения. Изучая работу блокадных поэтов, мы видим, что они искали язык, который бы утолял боль жертвы истории и запечатлевал историю, пытаясь примирить эти далековатые задачи.

872 дня (8 сентября 1941 - 27 января 1944) жизни и смерти Ленинграда занимают такое большое место в культуре и науке, в душе и памяти свидетелей и тех, кто им наследует, что задача рассказать о блокаде или, как предпочитает обозначать эту задачу составитель книги Полина Барскова, "рассказать блокаду" кажется невыполнимой. Подавляющей уже одной своей огромностью (даже если не думать о трагизме рассказываемого). Мы делаем попытку хотя бы обозначить - для подростков, кому наша хрестоматия адресована напрямую, а также для всех, кому ее тема важна и интересна, - виды блокадных "рассказов". Книга делится на четыре части - созданные в годы блокады проза, поэзия и дневниковые записи, а также позднейшие мемуары - и включает тексты, написанные с разными установками: в расчете на публикацию (т.е. с оглядкой на требования цензуры - идеологической и эстетической) или предназначенные сразу "в стол", т.е. только для глаз автора и его ближайшего окружения. Принадлежащие перу профессиональных литераторов - и записи людей иных, не связанных со словом профессий; тексты юных - и совсем взрослых. Некоторые "рассказы" приведены факсимильно, другие - в отредактированном наборе. Мемуарные записи также демонстрируют разные способы их бытования: прошедшие редактуру и оставленные "первозданными", опубликованные ранее и впервые вводимые в обиход, зафиксированные на бумаге и в аудиозаписи. Составитель: Барскова П.

Поэзия мертва, стихи никому не нужны, современников не читают и не издают - Андрей Орловский и команда его проекта "Живые поэты" ("ЖЫ") успешно доказывают обратное. За 5 лет участниками проекта стали более 300 авторов со всего мира, вокруг которых редакция "ЖЫ" объединила десятки тысяч читателей. Первый сборник "живых поэтов" вышел с шумом - споры, премии, сотни публикаций в СМИ: "Так поэзию в России еще не издавал никто". Перед вами - вторая антология лучших стихотворений проекта, еще более провокационная и экспериментальная, с новым составом авторов и оригинальным оформлением. В этой книге: нет цензуры и ограничений, медийные герои и неизвестные гении, яркие, современные и абсолютно разные стихи.

Предметом анализа статей настоящего сборника являются нарративы о ленинградской блокаде в том виде, в каком они отражаются в художественных текстах, дневниках, кино, а также в "смежных рядах" - в материалах пропаганды и даже в блокадной сплетне, которая, за отсутствием официальной информации, играла огромную роль в жизни блокадного города.